Неточные совпадения
В
море царила тишина. На неподвижной и гладкой поверхности его не было ни малейшей ряби. Солнце стояло на небе и щедро посылало лучи свои, чтобы согреть и осушить намокшую от недавних дождей землю и пробудить к жизни весь растительный мир — от могучего тополя до ничтожной былинки.
Который
царь над
царями царь? Кая земля всем землям мати? Которо
море всем
морям мати? Котора река всем рекам мати? Кая гора всем горам мати? Который город всем городам мати?»
Им ответ держал премудрый
царь: «Я еще вам, братцы, про то скажу: у нас Кит-рыба всем рыбам мать: на трех на китах земля стоит; Естрафиль-птица всем птицам мати; что живет та птица на синем
море; когда птица вострепенется, все синё
море всколебается, потопляет корабли гостиные, побивает суда поморские; а когда Естрафиль вострепещется, во втором часу после полунощи, запоют петухи по всей земли, осветится в те поры вся земля…»
Если б они знали, например, историю, то помнили бы анекдот о персидском
царе, который, ограждая свои права, высек
море, но и за всем тем не мог победить горсти храбрых греков.
Число их час от часу умножалось. Они продолжали разъезжать по Каспийскому
морю, соединялись там с донскими казаками, вместе нападали на торговые персидские суда и грабили приморские селения. Шах жаловался
царю. Из Москвы посланы были на Дон и на Яик увещевательные грамоты.
Живет где-то среди
моря, на безлюдном острове, в глубокой подводной пещере
царь морских раков. Когда он ударяет клешней о клешню, то на поверхности воды вскипает великое волнение.
Надевал
царь на шею Суламифи многоценные ожерелья из жемчуга, который ловили его подданные в Персидском
море, и жемчуг от теплоты ее тела приобретал живой блеск и нежный цвет. И кораллы становились краснее на ее смуглой груди, и оживала бирюза на ее пальцах, и издавали в ее руках трескучие искры те желтые янтарные безделушки, которые привозили в дар
царю Соломону с берегов далеких северных
морей отважные корабельщики
царя Хирама Тирского.
Царь Соломон не достиг еще среднего возраста — сорока пяти лет, — а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины. В Ассирии и Финикии, в Верхнем и Нижнем Египте, от древней Тавризы до Иемена и от Исмара до Персеполя, на побережье Черного
моря и на островах Средиземного — с удивлением произносили его имя, потому что не было подобного ему между
царями во все дни его.
Руки
царя лежат неподвижно на коленях, а глаза, затененные глубокой мыслью, не мигая, устремлены на восток, в сторону Мертвого
моря — туда, где из-за круглой вершины Аназе восходит в пламени зари солнце.
Ничкина. Да вот еще, скажите вы мне: говорят,
царь Фараон стал по ночам с войском из
моря выходить.
Красавина. Что бы тебе новое-то сказать? Да вот, говорят, что
царь Фараон стал по ночам из
моря выходить, и с войском; покажется и опять уйдет. Говорят, это перед последним концом.
Так, древле, в
море кинул
царь алмаз,
Но гордый камень в свой урочный час
Ему обратно отдан был волнами!
Какие степи, горы и
моряОружию славян сопротивлялись?
И где веленью русского
царяИзмена и вражда не покорялись?
Смирись, черкес! и запад и восток,
Быть может, скоро твой разделит рок.
Настанет час — и скажешь сам надменно
Пускай я раб, но раб
царя вселенной!
Настанет час — и новый грозный Рим
Украсит Север Августом другим!
Слава и хвала!
Подумаешь: как
царь Иван Васильич
Оставил Русь Феодору-царю!
Война и
мор — в пределах русских ляхи —
Хан под Москвой — на брошенных полях
Ни колоса! А ныне, посмотри-ка!
Все благодать: амбары полны хлеба —
Исправлены пути — в приказах правда —
А к рубежу попробуй подойти
Лях или немец!
Чтоб славилось от
моря и до
моряИ до конец вселенныя его
Пресветлое,
царя Бориса, имя,
На честь ему, а русским славным царствам
На прибавленье; чтобы государи
Послушливо ему служили все
И все бы трепетали посеченья
Его меча; на нас же, на рабех
Величества его, чтоб без урыву
Щедрот лилися реки неоскудно
От милосердия его пучины
И разума!» Ух, утомился.
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По
морю по Окияну
К славному
царю Салтану.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Все донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По
морю по Окияну
К славному
царю Салтану...
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По
морю по Окияну
К славному
царю Салтану...
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана…»
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По
морю по Окияну
К славному
царю Салтану...
В самом деле, что за глупость: ведь я не
царь Салтан, и Никитушка не Гвидон Салтанович; не посадят же его с матерью в бочку и не бросят в
море!
Тебя Господь своим сподобил чудом;
Иди же смело в бой, избранник Божий!
И нас возьми! Авось вернется время,
Когда
царям мы царства покоряли,
В незнаемые страны заходили,
Край видели земли, перед глазами
Земля морским отоком завершалась
И выл сердито море-окиян.
Довольно бражничать! Теперь есть дело:
Точить оружие, в поход сбираться!
Здесь персидский
царь гоняет
море сквозь строй, так же мало понимая нелепость поступка, как его враги афиняне, которые цикутой хотели лечить от разума и сознания.
Сидит у
царя водяного Садко
И с думою смотрит печальной,
Как
моря пучина над ним высоко
Синеет сквозь терем хрустальный.
«Ну, — мыслит Садко, — я тебя
заморю!»
С досады быстрей он играет,
Но, как ни частит, водяному
царюВсё более сил прибывает...
«Вошел — в светлице тишина;
Дочь сладко спит, но не одна;
Припав на грудь ее главой
С ней царский конюх молодой.
И прогневился
царь тогда,
И повелел он без суда
Их вместе в бочку засмолить
И в сине
море укатить...
Очень распространенная в России сказка гласит, что
царь, подозревая жену в неверности, запер ее с сыном в бочку, потом велел засмолить бочку и бросить в
море.
Навуходоносор,
царь, превыше себя никого быть не чаял, гордостью, аки вол, наполнился, за то Господь в вола его обратил; фараон,
царь египетский, за гордость в
море потоп.
На пятый день одному рыбаку случилось поймать очень большую, прекрасную рыбу, и захотел он подарить ее
царю. Вот пришел он к Поликрату на двор, и когда Поликрат вышел к нему, рыбак сказал: «
Царь, я поймал эту рыбу и принес тебе, потому что такую прекрасную рыбу только
царю кушать». Поликрат поблагодарил рыбака и позвал его к себе обедать. Рыбак отдал рыбу и пошел к
царю, а повара разрезали рыбу и нашли в ней тот самый перстень, что Поликрат бросил в
море.
Не слышно в листьях трепетанья,
Недвижно
море; корабли,
Как точки белые вдали,
Едва скользят, в пространстве тая;
Какая тишина святая
Царит кругом!
Тогда мачеха сослала царевну на остров среди
моря. Рыбаки увидали золотоволосую царевну и на шестой день привезли ее назад к
царю.
Часов в девять утра «Коршун» входил под парусами в проливчик, соединяющий
море с рейдом. Все были вызваны наверх «становиться на якорь». На палубе
царила мертвая тишина.
Кругом
царила тишина, нарушаемая лишь тихим гулом океана из-за полоски барьерного рифа да порой гортанными звуками канацкой песни, раздававшимися с невидимых шлюпок, сновавших по рейду в виде огоньков, около которых сыпались с весел алмазные брызги насыщенной фосфором [Свечение
моря похоже на свечение фосфора и потому иногда даже называлось фосфоресценцией
моря, но с фосфором совершенно не связано.
Было уже поздно. На небе взошла луна и бледным сиянием своим осветила безбрежное
море. Кругом
царила абсолютная тишина. Ни малейшего движения в воздухе, ни единого облачка на небе. Все в природе замерло и погрузилось в дремотное состояние. Листва на деревьях, мох на ветвях старых елей, сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как в сказке о спящей царевне и семи богатырях.
Ему же приписывают современники мысль, до конца жизни не покидавшую голову подозрительного
царя, бежать в крайности за
море, для чего, по советам того же Бомелия,
царь так ревниво, во все продолжение своего царствования, сохранял дружбу с английской королевой Елизаветой, обещавшей ему безопасное убежище от козней крамольников-бояр.
Так как такие поездки, особенно осенью, в бурную погоду, представляли немало опасности, то государыня и склонила
царя невдалеке от Кронштадта построить дворец или заезжий дом, от места, где бы переезд
морем был недалек и удобен.
— Петр один мог сделать такое дело! — говорит он и в ответ на мирное предложение от имени
царя, схватив переговорщика за грудь, стаскивает его с собою в
море.
Не одни картины прежнего знакомого мне
моря, любимого утеса, северного сияния и неба, прекрасного ночного неба во всем его великолепии, со всею Божьею благодатью, обстают меня: часто представляются мне такие дивные видения, за которые
цари заплатили бы грудами золота.
Карла. Тогда ему и воевать не с кем будет: ведь и офицеры-то у него лучшие лифляндцы; уж сказать правду-матку, служат грудью своему государю, а как нашему крест поцелуют, станут так же служить, будут нашей каши прихлебатели. Поладим с ними, забражничаем, заживем, как братья, и завоюем под державу белого
царя все земли от Ледяного до Черного
моря, от Азова до…
— Ах он собака!.. И конуру-то дают ему из милости, а дарит царства. Один брат лижет мисы на поварне у бесерменского
царя и скоморошничает у него; другой слоняется по углам да продает первому глупцу кречетов за
морями… Ну, что ж потом?
Но при первом слове
царя: «Ребята!» — это всколебавшееся
море опять успокоилось и сделалось тихо и неподвижно.
Война была начата до меня; она прежде меня созрела в уме
царя, желавшего облокотить свою державу о берег
моря Балтийского.
Но рыцарь и латник недвижно стоят;
Молчанье — на вызов ответ;
В молчанье на грозное
море глядят;
За кубком отважного нет.
И в третий раз
царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный...
За Ямбургом встретили его слухи, что русские уже прошедшею осенью появились у Ладожского озера, осадили и взяли Орешек (Шлиссельбург), что в Корелах олонецкий поп (Иван Окулов) с охотниками разбил шведов, что
царь своею могучею волею целиком проложил себе дорогу чрез леса, болота и воды от Ледовитого
моря до Финского.
Летом 1787 года, когда императрица только что успела вернуться в Петербург, султан прислал послу нашему, Булгакову, ультиматум, в котором требовал: выдачи молдавского господаря Маврокордато, нашедшего приют в России; отозвание из Ясс, Бухареста и Александрии русских консулов; допущения во все русские гавани и торговые города турецких консулов; признание грузинского
царя Ираклия, поддавшегося России, турецким вассалом и осмотр всех русских кораблей, выходящих из Черного
моря.
— Ключ древян — жезл Моисеев, замок воден — Чермное
море, заяц убеже — Моисей со израильтяны, ловец потопе — Фараон зломудрый,
царь египетский.
Колыхалась машина в высоте, как ладья на волнах воздушного
моря; на крутых поворотах она кренилась дико, умножая бешеную скорость падением, оглушала себя рокотом и звоном винта, взвизгами и всплесками рассекаемого воздуха; разошлись облака, оголив холодеющую лазурь, и солнце одиноко
царило.